Нагуаль - оборотень

Шаманы - оборотни (Америка доколониальная эпоха)




В преиспанской культуре у науа существовали самые разные виды шаманов, которые с одной стороны, могли насылать различные болезни, а с другой – исцелять их. Имеется ввиду, что один и тот же шаман мог быть «плохим» и «хорошим», то есть его сила могла быть одинаково направлена как на благополучие и здоровье другого индивида, так и на его разрушение.

Среди шаманов науа особо выделялись nahualli, или «знающие», которые обладали сверхъестественными силами, позволяющими им превращаться в различных животных. Nahualli пользовались уважением, и к ним шли за серьезным советом.

«Хороший» шаман был целителем и защитником; «плохой» - насылающим злые чары, порчу и болезни. В любом случае, каждый шаман, обладающий способностью превращения, назывался nahualli; превращаясь в животное, шаман делал его своим двойником (nahualli). Например, tlacatecolotl – человек-сова (который также обладал способностью превращаться в собаку).

Источник: http://mesoamerica.narod.ru/garza_shaman.html

Оборотни в славянском язычестве

Волкодлак, волколак, волкулак, вовкулак, в славянской мифологии человек-волк; оборотень; колдун, способный превращаться в волка и обращать в волков других людей. Легенды об оборотне общи всем славянским народам. В представлениях о волколаке соединились черты фольклорного образа и заимствования из представлений о христианской демонологии. Исключительная архаичность представлений об оборотнях явствует из того, что в других индоевропейских традициях (в частности в хеттской) превращение жениха в волка связывается с распространенной формой брака — умыканием (насильственным уводом невесты).

Древность этого образа подтверждается также летописью 1282 года, повествующей о волколаке, который «гонит облака и изъедает луну» (славяне долго хранили веру в волхвов-облакогонителей, которые превращались в волков, поднимались на небо и призывали дождь или разгоняли тучи). По мнению Ф. Буслаева, «остаток этого предания доселе сохранился в пословице: «Серый волк на небе звезды ловит.» В отличии от мифологии народов Европы, у славян оборотень изначально был положительным персонажем, да и факт оборотничества воспринимался в принципе как нормальное явление. Необычное — да, но не в коем случае — не страшное и ужасное.

Косвенно это подтверждает и древний русский заговор, записанный Сахоровым: «На море, на океане, на острове Буяне, на полой поляне светит месяц на осинов пень, в зелен лес, в широкий дол. Около пня ходит волк мохнатый, на зубах у него весь скот рогатый, а в лес волк не заходит, а в дол волк не забродит. Месяц, месяц — золотые рожки! Расплавь пули, притупи ножи, измочаль дубины, напусти страх на зверя человека и гада, чтобы они серого волка не брали, теплой шкуры с него не драли. Слово мое крепко, крепче сна и силы богатырской.»

Обращение в волка было уподоблением одному из наиболее почитаемых и могущественных, наделяемых сверхъестественными силами зверей. Имя этого зверя было настолько священным, что его нельзя было произносить в слух, поэтому вместо «волк» говорили «лютый», а мужчин некоторых племен называли «лютичи». Способность превращаться в волка издревле приписывалась «особо сильным» колдунам и, видимо, составляла необходимую часть определенных обрядов. «Оборотиться», «обвернуться» (превратиться) нередко буквально означало «перевернуться», то есть перекувырнуться, «переброситься через себя» или через условную границу. «Оборачиваясь», человек как бы переворачивался той стороной своего существа, которая приобщена к высшим силам мира, к почитаемым зверям, птицам, рыбам — «предкам, родственникам и покровителям». В повествованиях об оборотнях грань между человеком и зверем — узенькая полоска ножа, веревки, ветки, в сущности, она проходит через самого оборотня: он и человек, и животное одновременно. Практика оборотничества была настолько распространена среди славянских племен, что Геродот описывает ежегодное превращение невров(славянское племя, предположительно обитавшие на территории Белоруссии) на несколько дней в волков, как нечто само собой разумеющееся.

Источник: http://www.mystique.com.ru/pageid-158.html

Трансформация

В английском языке такой процесс принято называть shifting или shapeshifting — "трансформация" (дословно: "изменение [формы]"). Русское слово "превращение" менее формальное и вызывает несколько иные ассоциации, более подходящие к сказкам и волшебству. Другое английское слово —therianthropy (териантропия) — относится непосредственно к изменению человеческого тела в тело животного.

Некоторые исследователи делят териантропию на физическую и духовную. В последнем случае человек, сохраняя человеческую оболочку, меняет образ мышления с человеческого на животный, и начинает думать, как зверь. Каждый человек олицетворяет собой какое-либо животное, признаки которого, как он считает, заложены в нем самом. Например, кто-то чувствует в себе волка и ягуара, другой подсознательно стремится жить в стае или наоборот, охотиться в одиночку.

Люди — это животные, созданные Природой. На протяжении становления цивилизации человек стремился освободиться от всех животных признаков, в результате чего он изгнал от себя почти все природные инстинкты. Однако есть люди, которые чувствуют в себе эти инстинкты зверя и могут при желании их развить. Такое развитие происходит посредством снов, духовного общения с себе подобными или через тотемы. Благодаря этому они способны, находясь в человеческой форме и мысля, как человек, использовать развитые животные инстинкты, такие, как скорость, реакция, повышенная чувствительность при восприятии окружающей среды, ловкость сила.

Тотемы — это животные, которые наилучшим образом отражают характер конкретного человека. Использование тотемов различно. Особенно это заметно при изучении древних культур и шаманских обычаев, когда одни шаманы уделяют большое внимание фигуркам и цвету животных-тотемов, другие их игнорируют.

Существуте два вида тотемов: внутренний (центральный) (тот что, что определяет сущность человека) и внешний (духи, которые помогают человеку и ведут его по жизни).

Внутренний тотем — это животное, повадки, привычки образ жизни которого подходят вам наилучшим образом. Кто-то сравнивает себя с волком, или ягуаром, или даже медведем.

Внешний тотем ведет вас по жизни, как ангел-хранитель, и проявляет себя по разному, в зависимости от того, каких традиций вы придерживаетесь.

Источник: http://www.mystique.com.ru/pageid-148.html

Берсеркеры



Воин-зверь, умеющий сознательно впадать в боевую ярость, был известен и у древних скандинавских народов и у древних германцев. Он проявлял настолько неудержимые силы, что ему не всегда мог противостоять даже сомкнутый строй противника. Сегодня этих воинов мы называем берсеркерами, хотя называли их по-разному: скандинавское «бьорк сьорк» (медвежья шкура), английское «bear skin» (то же), немецкое «ульф хеднер» (волчья шкура). Сегодня в Скандинавии немало Бьорнов (Медведей), в Германии Ульфов (Волков), а последние берсеркеры существовали лишь до 12-13 века, при этом последние двести лет они были большой редкостью. Христианские законы в Скандинавии запрещали языческие обычаи, в том числе и борьбу в звериных шкурах. Исландский закон начала 12 века гласил: « Замеченный в берсеркерской ярости будет на три года отправлен в ссылку». Во время битвы в берсеркера «вселялся дух» соответствующего животного, это было обязательным элементом ведения боя. Чтобы понять природу этого состояния, стоит немного узнать о фениях, приемы психологической и боевой подготовки которых взяли на вооружение и развили берсеркеры.

Охота для кельта была необходимостью, способом выжить, но убивая животное и поедая его плоть, он знал, что дает ему новую жизнь в своем теле и в своей душе. Добыча для кельта была намного большим, чем просто источник пищи и одежды, она была для него проводником в мир иной. Смерть, которую он сегодня принес животному, завтра придет за ним самим. Эти странные для нас, сегодняшних, взаимоотношения между охотником и добычей, проявления любви и родства через обоснованное убийство, лежали, в частности, в основе такого понятия, как «тотемное животное» – животное, используемое жрецами, шаманами, как способ перенесения в мир иной, позволяющее совершать духовные путешествия. Охота проводилась с обязательным соблюдением ритуалов, которые подтверждали родство с животным, усиливали его, и возвращали его к жизни в иной ипостаси. Другие ритуалы помогали духу животного слиться с душой человека, сделать его сильным и ловким в бою с врагом и встать на путь воина. Кельтские фении не только знали эти ритуалы, они знали, что встав на путь воина, они должны отказаться от связи со своим племенем, чтобы никто не мог мстить его большой семье, но это и значило, что поддержки от семьи больше ждать тоже не стоило.

Фении

Фении объединялись в «священную Фианну», члены которой совместно обучались особым приемам боя, владению оружием, контролю над своей внутренней энергией, обучались особой постановке боевых движений, вместе пировали, а вот сражались поодиночке. Перед боем фении уходили в лес и в одиночестве приводили свой дух в боевое состояние с помощью специальных приемов, которые помогали включать внутренние резервы организма. Одна из особых техник боя фениев – «героический клич», особая техника дыхания, которая могла остановить циркуляцию жизненной энергии в теле противника. В приступе боевой ярости суставы и связки фения становились гибкими, они могли раздвигаться и выворачиваться, мускулы вздувались, как кулаки, сухожилия лица натягивались, вздувались и перемещались, меняя форму лица, это называлось «бешенство героя». Для фения оружием было практически всё, что попадало под руку – веревка, палка, шест, он был ловок, быстр, он знал, в какие точки противника нужно бить, чтобы поразить его. Император Юлий Цезарь был поражен тому, как фении отбрасывали свои легкие щиты, которые не спасали их от римских копий, и бросались в атаку.



Берсеркеры использовали и развили психотехнику фениев, во время боя они впадали в образ животного, выли, брызгали слюной, как животные, не замечали ран и не знали усталости. Викинг-берсеркер в бою впадал в состояние, которое делало его феноменальным воином, он был и в бою, и как бы вне его – его удары были точны, он успевал замечать летящее в него оружие и молниеносно уворачиваться от ударов противника. Расторможенное состояние обостряло его периферийное зрение, казалось, еще удар противником не сделан, а берсеркер его предвидит. Войдя в раж берсеркеры, как и фении, могли выкидывать в бою свои щиты, скидывать шкуры, если они им мешали, сражаться голыми и даже без оружия, если его выбивали из рук. Техника тренировки точечного напряжения-расслабления мышц и мускулов в сочетании с умением концентрировать внутреннюю энергию, была дополнительной защитой воина-берсеркера. Казалось, его охраняет сам Один, и он становится неуязвимым. Но чудес на свете не бывает, и если берсеркер получал смертельные удары, он умирал, хотя преимущественно после битвы, когда выходил из образа зверя.

Конечно, каждый берсеркер имел свой уровень физической и психологической подготовки, поэтому все по-разному вели себя и в бою и после боя. Тот, кто не умел правильно выходить из боевого состояния, мог впасть в «берсеркерское бессилие» – состояние оцепенения, которое иногда приводило и к смерти, даже если воин не получил в бою не единой раны. Чтобы проще было поддерживать в себе ощущение зверя,берсеркеры и мирное время носили звериные шкуры в виде одежды, танцевали, подражая «своему» животному. Некоторые исследователи считают, что перед боем берсеркеры могли пить напиток из мухоморов, или принимать какие-то другие галлюциногены, возможно, такое могло случаться, но только в те времена, когда человек потерял связь с богами и разучился черпать у них силу, дух и энергию. Подвиг берсеркера – прежде всего Обет, и тот, кто ищет боя ради боя – он его и получит, слиться с душой Природы сможет только тот, кто Знает, какой цели служит.

Источник: http://www.fresher.ru/2009/05/03/pyat-voinov-kotoryx-bolshe-net/#more-1995

Карлос Кастанеда - Учение дона Хуана

Трансформация в ворону по средствам глюцинагенных препаратов.



Воскресенье, 28 марта 1965 года.

Во вторник, 18 марта, я вновь курил галлюциногенную смесь. Первоначальная процедура была отличной в мелких деталях. Мне нужно было вновь наполнить чашечку трубки один раз. После того, как я закончил первую трубку, дон Хуан указал мне, чтоб я очистил трубку, но он положил в нее смесь сам, потому что у меня отсутствовала мускульная координация. Очень большое усилие потребовалось, чтобы двигать руками. В моем мешочке было еще достаточно смеси, чтобы еще раз наполнить трубку. Дон Хуан посмотрел на мешочек и сказал, что это была моя последняя попытка с дымком вплоть до следующего года, потому что я использовал все свои запасы. Он вывернул мешочек наизнанку и вытряхнул пыль на блюдо, на котором были угли. Она сгорела оранжевым пламенем, как если бы он положил лист прозрачного материала на угли. Лист вспыхнул пламенем, а затем рассыпался на сложный рисунок линий. Что-то зигзагом пролетело внутри этих линий на высокой скорости. Дон Хуан велел мне смотреть на движение линий. Я увидел что-то выглядевшее наподобие небольшого шарика, катавшегося туда-сюда по светящейся зоне. Он наклонился, сунул руку в это сияние, вынул шарик и положил его в чашечку трубки. Он велел мне затянуться. У меня было ясное ощущение, что он положил небольшой шарик в трубку для того, чтобы я смог вдохнуть его. В один момент комната потеряла свое горизонтальное положение, я почувствовал глубокую скованность и чувство тяжести. Когда я проснулся, я лежал на спине на дне мелкого арыка, погруженный в воду до подбородка. Кто-то поддерживал мою голову. Это был дон Хуан. Первой моей мыслью было то, что вода в арыке имеет необыкновенное качество. Она была холодной и тяжелой. Она легко накатывалась на меня, и мои мысли ощущались с каждым движением, которое она делала. Сначала вода имела ярко-зеленый отблеск или флюоресценцию, которая вскоре растворилась, оставив лишь поток обычной воды. Я спросил у дона Хуана о времени дня. Он сказал, что это раннее утро. Через некоторое время я полностью проснулся и вылез из воды.

— Ты должен рассказать мне все, что видел, — сказал мне дон Хуан когда мы пришли в его дом.

Он также сказал, что он пытался вернуть меня назад в течение трех дней, и ему пришлось употребить на это много усилий. Я сделал многочисленные попытки, чтобы описать ему то, что я видел, но я не мог сконцентрироваться. Позднее, в начале вечера, я почувствовал, что я готов говорить с доном Хуаном, и я начал рассказывать ему все, что я запомнил с того времени, как я упал на бок. Но он не хотел слушать об этом. Он сказал, что единственная интересная связь была в том, что я видел и делал после того, как он бросил меня в воздух и улетел. Все, что я мог вспомнить, это была серия похожих на сон картин или сцен. Они не имели последовательного порядка. У меня было впечатление, что каждая из них была подобна отдельному пузырьку, вплывающему в фокус и затем уходящему прочь. Это были, однако, не просто сцены, на которые было бы просто смотреть. Я был внутри их. Я был частью их. Когда я пытался вспомнить их сначала, у меня было ощущение, что они были с пустыми смутными размазанными вспышками, но когда я подумал о них, то я вспомнил, что каждая из них была исключительно ясной, хотя полностью несвязной с обычным видением, отсюда ощущение пустоты. Картин было несколько, и они были очень просты. Как только дон Хуан упомянул, что он бросил меня в воздух, я получил слабое воспоминание об абсолютно ясной сцене, в которой я глядел прямо на него с некоторого расстояния. Я глядел только на его лицо. Оно было монументально по своим размерам. Оно было плоское и имело интенсивное свечение. Его волосы были желтоватыми, и они двигались. Каждая часть его лица двигалась сама по себе, отбрасывая своего рода желтоватый свет. Следующая картина была, в которой дон Хуан, фактически, подбросил меня вверх, или швырнул меня в прямом направлении. Я помню, что я распластал свои крылья и полетел. Я чувствовал себя одиноким, проносясь сквозь воздух, болезненно двигаясь вперед и вверх. Это было больше похоже на ходьбу, чем на полет. Это утомляло мое тело. Там не было ощущения свободного парения. Затем я вспомнил тот момент, в который я был бездвижен, глядя на массу острых темных краев, выдыхающихся в районе, который имел смутный больной свет. Затем я увидел поле с бесконечным разнообразием огней. Огни двигались и мелькали и изменяли свечение. Они были почти как цвета. Их интенсивность манила меня.

В следующий момент почти прямо перед моими глазами был объект. Это был толстый заостренный объект. Он имел явно розоватое свечение. Я ощутил внезапно дрожь где-то в своем теле и увидел многочисленные похожие розовые формы, приближающиеся ко мне. Все они двигались на меня. Я отпрыгнул в сторону.

В следующую сцену, которую я помню, были три серебристые птицы. Они отбрасывали сияющий металлический свет, почти похожий на отсвет нержавеющей стали, но интенсивный и двигающийся, и живой. Мне нравились они, и я полетел вместе с ними. Дон Хуан не делал никаких замечаний по поводу моего рассказа.

Карлос Кастанеда - Учение дона Хуана

Трансформация в ворону по средствам глюцинагенных препаратов.

23 марта 1965 года.

Следующий разговор имел место на следующий день после рассказа о моем опыте. Дон Хуан сказал:

— Немногое требуется, чтобы стать вороной. Ты сделал это и теперь ты всегда будешь ею.

— Что случилось после того, как я стал вороной, дон Хуан? Я летал в течение трех дней?

— Нет. Ты вернулся домой с заходом солнца, как я и сказал тебе сделать.

— Но как я вернулся?

— Ты был очень усталым и заснул. Это все.

— Я имею в виду, что я прилетел обратно?

— Я уже сказал тебе, ты послущался меня и вернулся назад в дом. Но не занимайся этим делом. Это неважно.

— Но что же тогда важно?

— Во всем твоем путешествии была только одна вещь очень большой ценности — серебристые птицы.

— Что же было такого особенного в них? Это были просто птицы.

— Не просто птицы. Это были вороны.

— Они были что, белые вороны, дон Хуан?

— Черные перья ворон в действительности серебристые. Вороны сияют так интенсивно, что их не беспокоят другие птицы.

— Но почему их перья выглядят серебристыми?

— Потому что ты смотрел, как ворона смотрит. Ты видел, как ворона видит. Птица, которая выглядит темной для нас, выглядит белой для вороны. Белые голуби, например, розовые или голубые для вороны, морские чайки — желтые. Теперь попытайся вспомнить, как ты присоединился к ним.

Я подумал об этом, но птицы были смутными несвязными изображениями, которое не имело продолжений. Я сказал ему, что я могу вспомнить только, что я чувствовал, что я летел вместе с ними. Он спросил, присоединился ли я к ним в воздухе или на земле. Но я, пожалуй, не мог ответить на это. Он почти рассердился на меня. Он требовал, чтобы я подумал об этом. Он сказал:

— Все это не будет стоить и гроша. Это будет лишь сумасшедший сон, если ты не вспомнишь точно. — я всячески старался вспомнить, но не мог.

Сегодня я подумал о другой картине в моем сне. О серебряных птицах. Я вспомнил, что я видел темную массу с миллиардами дырочек, как от булавок, фактически эта масса была набором малньких дырочек. Я не знаю, почему я думал, что она мягкая. Когда я смотрел на нее, то три птицы летели прямо на меня. Одна из них издала звук, затем все три были уже рядом со мной на земле. Я описал эту картину дону Хуану. Он спросил меня, из какого направления прилетели птицы. Я сказал, что я, пожалуй, не смогу определить этого. Он стал очень нетерпелив и обвинял меня в негибкости мышления. Он сказал, что я очень хорошо могу вспомнить, если я попытаюсь. И что я боюсь немножко расслабиться. Он сказал, что я думаю в терминах людей и ворон, что в то время я был не человеком и не вороной, в то время, которое я хотел вспомнить. Он просил меня вспомнить, что вороны сказали мне. Я пытался подумать об этом, но мои мысли играли с массой других вещей вместо этого. Я не мог сконцентрироваться.

Воскреченье, 4 апреля 1965 года.

Сегодня я проехал большое расстояние. Уже совсем стемнело прежде, чем я подъехал к дому дона Хуана. Я думал о воронах, когда внезапно странная мысль пришла мне в голову. Это было похоже на чувство или на впечатление, чем на мысль. Птица, которая издала звук, сказала, что они пришли с севера и идут на юг, и когда мы встретимся вновь, они будут идти тем же путем. Я сказал дону Хуану, что я придумал или может быть, вспомнил. Он сказал:

— Не думай о том, вспомнил ты это или же выдумал. Такие мысли подходят лишь к людям. Они не подходят воронам, особенно тем, которых ты видел. Потому что они эмиссары твоей судьбы. Ты уже ворона. Ты никогда не изменишь этого. С этого времени и далее вороны будут говорить тебе своим полетом о каждом повороте твоей судьбы.